Ваша честь! Уважаемые участники процесса! В моей семнадцатилетней адвокатской практике давно не было столь несложного с юридической точки зрения для защиты дела, когда сторона обвинения сама представила уйму доказательств невиновности подсудимой, но в тоже время и не было такого тяжелого с эмоционально-психологической стороны: очень больно наблюдать, как за решеткой длительное время находится молодая, умная, образованная и в тоже время с рядом хронических заболеваний девушка, которая обвиняется в ненасильственном преступлении.
Для того чтобы увидеть несостоятельность нахождения Александры Скочиленко на скамье подсудимых, существует очень простой способ: прочитать размещенные ею тексты и уяснить их смысл, какой они имеют в современном русском языке, а также установить, в связи с чем и почему она их разместила, имелись ли у нее основания доверять написанному на ценниках, — то есть установить наличие или отсутствие субъективной стороны преступления.
Я являюсь защитником Александры Скочиленко с первых часов ее задержания. Она сразу же не отрицала факта размещения «ценников» и при первом же допросе в качестве подозреваемой пояснила, почему она разместила ценники и в связи с чем информацию, содержащуюся в них, считала правдивой. Никоим образом не пыталась скрыть от следствия какие-либо объективные факты. Прямо и недвусмысленно заявила о своей позиции.
Диспозиция статьи 207.3 УК РФ только тогда рассматривает деяние субъекта в качестве преступного, когда недостоверность распространяемой информации заведомо для виновного не соответствует действительности, то есть объективно является ложью, и ложность распространяемой информации полностью осознавалась действующим субъектом. Данный вывод с очевидностью вытекает из того, что преступление, предусмотренное статьей 207.3 УК РФ, может быть совершено только с прямым умыслом.
По данному делу никто даже не пытался проверить утверждение подсудимой о том, что в момент распространения ею информации ее ложность не охватывалась ее сознанием, в силу чего в настоящем деле имеет место объективное вменение ей в вину фактически наступивших последствий, что прямо запрещено частью 2 статьи 5 УК РФ, гласящей, что «Объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается».
Как уже упоминалось, вмененное Александре в вину преступление может быть совершено только с прямым умыслом, наличие которого предполагает, что лицо должно осознавать общественную опасность своих действий и предвидеть возможность наступления общественно-опасных последствий. И кроме того, привлекаемое к ответственности лицо должно желать наступления таких последствий.
Осознание общественной опасности своих действий предполагает обязательное осознание Александрой того факта, что распространяемая ею информация является несоответствующей действительности (то есть ложной).
Прокурор в своей речи сказал буквально следующее: «Подсудимая Скочиленко в ходе предварительного следствия и в ходе судебного заседания поясняла о том, что она просто фактически не доверяла той информации, которая распространяется средствами массовой информации, однако каких-либо убедительных доводов недоверия к данным источникам подсудимая Скочиленко не представила, как и не представила сторона защиты».
Данное заявление прокурора — это просто искажение фактов. Стороной защиты к материалам дела приобщены многочисленные статьи из разных СМИ. Подсудимая Скочиленко пояснила, что она была знакома с этими статьями и их читала. Самим же обвинением приобщены протоколы осмотра ее телефона. Александра категорически отрицала то обстоятельство, что сведения, размещенные на ценниках, были для нее заведомо несоответствующими действительности.
Прокурор, сославшись на заключение лингвистической экспертизы как на обвинительное доказательство, в сущности, расписался в неспособности самому понять суть текста, расцененного им в качестве преступного, и, самое главное, отдал на откуп экспертам установление тех обстоятельств (мотива и заведомой ложности), которые должна устанавливать правоприменительная власть.
Предварительное следствие посчитало криминальным весь текст размещенных ценников, даже не пытаясь хоть как-то его дифференцировать, и избавило себя от анализа каждой из составляющих его фраз. Стороне защиты не удалось добиться от прокурора разъяснения обвинения.
В своих выступлениях прокурор, считая установленной вину А. Скочиленко в совершении преступления, сказал следующие: «Что же касается умысла в инкриминируемом деянии, а именно который вменяется подсудимой Скочиленко. Я полагаю, что эксперты у нас достаточно подробно дали ответ на этот вопрос». То есть прокурор, даже не скрывая этого, делегировал установление юридически значимых обстоятельств эксперту. Это просто какой-то нонсенс.
Далее в своем выступлении прокурор заявил: «Сторона защиты, в том числе и сама подсудимая Скочиленко, заявляли в ходе судебного заседания о своей невиновности, приобщали заключения специалистов, которые также в настоящем судебном заседании исследовали. Сторона обвинения полагает, что данная позиция является попыткой избежать уголовной ответственности за совершение инкриминированного подсудимой Скочиленко деяния».
То есть, по мнению прокурора, когда человек дает подробные и последовательные показания со ссылкой на факты и приводит свои аргументы и доказательства о невиновности, то это попытка избежать уголовной ответственности?!
Позиция прокурора просто абсурдна. Показания подсудимой должны скрупулезно исследоваться и детально сопоставляться с исследованными по делу доказательствами, им должна быть дана оценка и должно быть проверено каждое утверждение подсудимой. Если прокурор не доверяет показаниям подсудимой, то он должен был привести конкретные доказательства, которые опровергают эти утверждения подсудимой.
Прокурор в своей речи даже не попытался дать какую-либо оценку многочисленным заключениям уважаемых специалистов, которые приобщала сторона защиты.
Вопреки утверждению прокурора, при производстве и проведении судебной экспертизы со стороны экспертов было допущено огромное количество нарушений, которые подробно были изложены в ходатайстве о признании экспертизы недопустимым доказательством, а также изложены в заключении специалистов, приобщенных стороной защиты.
Допрошенные в судебном заседании эксперты Сафонова и Гришанина не могли дать четкого, ясного и научно обоснованного ответа на вопросы сторон защиты.
Прокурор в своем выступлении заявил: «Довод подсудимой Скочиленко относительно того, что она не знала, что распространяемая ей информация является „фейковой“, является необоснованным, поскольку подсудимая активно пользовалась всевозможными средствами связи, в том числе и сетью „Интернет“, могла спокойно просматривать новостные каналы и сравнивать полученную информацию. По мнению прокурора, поскольку Скочиленко имела возможность получать и сравнивать разную информацию, то ее вина в заведомости относительно распространения „фейков“ об армии подтверждена».
Такое умозаключение прокурора просто противоречит здравому смыслу и неспособно опровергнуть утверждение подсудимой о том, что, размещая сведения на магазинных «ценниках», она не осознавала их несоответствие действительности.
Я понимаю: если бы диспозиция статья звучала как «распространение сведений о действиях Вооруженных силах РФ, которые противоречат официальным брифингам МО РФ» — тогда да, достаточно установить, что человек был ознакомлен с информацией, исходящей от официальных органов, и распространение иной информации наказуемо. Но диспозиция статьи говорит нам о заведомой ложности, а не о распространении информации, отличающейся от исходящей от официальных лиц.
Уверенность Скочиленко в правдивости размещенной информации покоится как на ее оценке информации из многочисленных СМИ, так и на ее личном общении со своим знакомыми, проживающими в Украине.
Полученная информация сформировала у нее стойкое убеждение в ее правдивости, поскольку оснований ей не доверять у Скочиленко не имелось. Ей не приходило в голову, что информация на «ценниках» может быть ложной.
Верховный Суд Российской Федерации в своем обзоре судебной практики № 2 от 30.04.2020 года дал разъяснение понятию «заведомо ложной информации»: под заведомо ложной информацией судами должна пониматься «информация (сведения, сообщения), которая изначально не соответствует действительности, о чем достоверно было известно лицу, ее распространившему».
В связи с чем полагаю, что в действиях моей подзащитной отсутствует состав преступления.
Стороной обвинения даже признан криминальным текст «Российских срочников отправляют в Украину. Цена этой войны — жизни наших детей», хотя данный факт подтвердили официальные лица нашего государства, и стороной защиты представлены доказательства этого.
[Подробное изложение оснований, по которым следственная экспертиза А. Н. Гришаниной и О. Д. Сафоновой не может быть признана допустимым доказательством по делу:
Экспертное заключение не соответствует ни нормам УПК РФ, ни нормам ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».
Заявленные в экспертном заключении методы исследования не используются. Авторы выходят за рамки своей компетенции и решают юридические вопросы, которые являются исключительно прерогативой судебной власти.
Лингвистический анализ практически отсутствует. Авторы делают грубейшие ошибки в анализе синтаксиса русского языка, непростительные для выпускника средней школы.
Для экспертного заключения характерны бездоказательность, подмена понятий и голословные утверждения, не подкрепленные лингвистическим анализом.]
Полагаю, что считать текст, выдаваемый за экспертное заключение, а на самом деле его профанирующий, судебным доказательством недопустимо. Прибегать к нему как к источнику специальных познаний — себя не уважать.
Необходимо отметить, что сторона обвинения полностью устранилась от оценки представленных стороной защиты заключений специалистов и результата их допросов в суде.
[Подробное изложение выводов специалистов защиты — В. В. Константиновой, И. В. Жаркова, И. А. Левинской и С. В. Друговейко-Должанской:
В исследуемых текстах не имеется психологических признаков заведомой ложности распространяемой ими информации.
В указанных текстах не имеется политологических и психологических признаков мотива политической или идеологической ненависти, а равно мотива вражды и ненависти в отношении какой-либо социальной группы.
Лингвистические признаки и мотивы политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной вражды, либо мотив ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы в текстах не содержатся, поскольку их автор не выражает мнения о наличии у представителей какой-либо группы негативных моральных качеств, отрицательных свойств, пороков, постоянно проявляемых в их поведении, конкретных действиях.]
—
Не устану повторять, что сторона обвинения от обоснования субъективной стороны преступления себя полностью освободила, а для наступления ответственности по данной статье надо установить, что обвиняемый заведомо знал, то есть изначально, заранее осознавал ложность распространяемых сведений, измыслил, выдумал их.
Многочисленные факты, которыми располагала Александра к моменту распространения ценников и в достоверности которых не сомневалась, исключают с ее стороны заведомую ложь. Убежденность может быть ошибочной, но никогда — заведомо ложной.
Хочу привлечь внимание суда еще к одному процессуальному нарушению. По делу не установлен мотив преступления.
Изначально дело было возбуждено по ч. 1 ст. 207.3 УК РФ, но буквально после допроса в качестве подозреваемой, где Александра пояснила, что не испытывает к кому-либо ненависти, а наоборот — сострадание к военнослужащим, ей было предъявлено обвинение уже по ч. 2 данной статьи, при этом за данный период времени каких-либо следственных действий по делу не проводилось. Сделано это было лишь для того, чтобы была возможность ей избрать меру пресечения в виде ареста, поскольку 2 часть статьи относится к категории тяжких.
Считаю необходимым обратить внимание суда на то, что текст предъявленного обвинения страдает серьезными несоответствиями общепринятым нормам русского языка и законам формальной логики. Взять хотя бы обвинительное утверждение о том, что «преступление» было совершено «по мотивам политической ненависти и вражды, по мотивам ненависти и вражды в отношении какой-либо социальной группы».
«Мотив политической ненависти и вражды» и «мотив ненависти и вражды в отношении какой-либо социальной группы» являются мотивами, существенно различающимися по своему содержанию.
«Мотив политической ненависти и вражды» предполагает внутреннее осознанное побуждение лица совершить преступление в силу неприязни к конкретным политическим личностям или к политическим общностям.
«Мотив ненависти и вражды к какой-либо социальной группе» предполагает осознанное побуждение лица совершить преступление в силу неприязни к какой-либо конкретной социальной группе.
Вменяемые Александре в вину оба перечисленных выше мотива взаимно исключают друг друга.
Обвинением не указанно, к какой именно социальной группе у Скочиленко якобы сформировались «ненависть и вражда», а употреблен неопределенный термин «в отношении какой-либо социальной группы».
Примечательно то, что в диспозиции закона (ч. 2 ст. 207.3 УК РФ) указанные мотивы перечислены через разделительный союз «либо».
Но нам-то всем абсолютно ясно, что мотив у Александры был один — и заключался он в том, чтобы остановились боевые действия.
[Это подтверждается выводами специалиста защиты, доктора политических наук А. Ю. Сунгурова.]
Также обращаю внимание суда, что все доказательства, которые представлены стороной обвинения (рапорты, протоколы), могут подтверждать лишь объективную сторону преступления и факт совершения процессуальных действий. Всем этим доказательствам была дана подробнейшая оценка в отношении к предъявленному обвинению.
Допросы свидетелей по делу также никоим образом не подтверждают виновность моей подзащитной в совершении преступления. Не один из свидетелей не дал показания о том, что Александре было известно о том, что распространяемые ею сведения являлись для нее заведомо ложными.
Таким образом, проанализировав доказательства, представленные стороной защиты и стороной обвинения, становится абсолютно ясно, что обвинением не предоставлено доказательств виновности Александры Скочиленко в вменяемом ей преступлении. В свою очередь, сторона защиты представила неопровержимые доказательства невиновности Александры, которые в своем выступление государственный обвинитель никак не опроверг.
—
Мои коллеги подробнейшим образом рассказали об исключительно положительных характеристиках личности нашей подзащитной и о ее состоянии здоровья. Я повторяться не буду, скажу лишь одно.
Для меня большая честь защищать такого светлого и прекрасного человека, как Александра, которая в силу своего психоэмоционального состояния, сложившегося к моменту деяния, не могла поступить иным образом и сделала то, что сделала.
Учитывая изложенное, я прошу вынести в отношении Александры Скочиленко единственно возможный по данному делу приговор — оправдательный ввиду отсутствия в ее действиях состава преступления.